Глаза смерти.
Лежат на поле черепа,
Катынь огнём объята,
И партизанская тропа
Уж ждёт вас, минские ребята!
И танк германский
Едет тихо под шум вечернего дождя
Чрез лес у Брянска
Под Москву к палате грозного вождя.
Под тихий стон солдат убитых
По неизведанным тропам
Идёт толпа убогих, сирых!
И слышно: бьют колокола.
Быть может из Кремля
Донёсся звон сей одинокий.
Быть может ждёт тебя Москва,
Бродяга нищий и убогий?
Но нет! Выходишь на пустырь:
Вокруг всё снегом замело,
Среди сугробов монастырь –
Забытый склеп врагов
Народных.
Огонь над Невскою столицей
И дней блокадных
Нищета. И как Давид с одной палицей
Идёт народ уж на врага.
И хладный труп. Чей?
Неизвестный. Пробита пулей голова.
Под Севастополем без вести
Стоит фашистская орда,
И ждёт давно фашистам мести
Солдата павшего вдова.
Народ не ждёт уже Мессию,
Мессия заперся в Кремле.
Никто не защитит Россию,
Никто на всей Земле.
Харьков не ждёт уже свободы,
Враг занял Керчь и Таганрог,
И взор потупили народы,
Лишь гордый франк трубит в свой рог.
Болгарин Турции продался,
Венгер друзей своих предал
И серб фашисту с горю сдался,
Лишь черногорец устоял.
В Варшаве милости не просит
Врага жестокого еврей,
И пытки тяжкие он сносит,
Гоненья грозных палачей.
И Краков топчет гость незваный,
И Праги слышится мольба,
А Лондон от бомбёжек в ранах,
И кровь дешевле, чем вода.
Японцы ждут, когда падёт
Столица грозного Союза.
И гордо к Балтике идёт
Отряд фашистских пруссов.
Лишь ты! Бродяга сирый и убогий,
Считающий версты
Заветной, неизведанной дороги!
Один лишь ты
Спасёшь народы,
Москву и Минск, и Таганрог.
Смотри ты
Смерти в глаза смело,
Вставай в ряды ты партизан.
Лишь ты, о сын страны умелый!
Дашь страшный бой врага ордам.
В Берлин.
Огнём объята Курская дуга,
И Жуков наступает.
Бежит фашистская орда,
В Европу отступает.
Не пал отважный Сталинград,
Отбиты Керчь и Таганрог,
Повержен в прах ужасный враг,
Зовёт на бой священный долг.
Открыты церкви, бьют куранты,
Салют в Москве раздался вновь.
И всё же на тропах бродяги
Всё ищут, где пролить им кровь
За дом Родной, республику Советов.
Георгий рушит «Цитадель»!
Не надо ложных Родине обетов,
Обетам Каина не верит уж Авель.
Ночами составы по рельсам гремят,
Тревожно их трубы ночами гудят,
И слышатся песни славянских ребят:
Советских, словацких и польских солдат.
К Берлину! Их поезд уходит на Запад!
К Берлину чрез Брест, Севастополь, Варшаву,
К Берлину, где царствует кромешный Ад,
К Берлину чрез Вислу, Одер и Лабу.
Всё бьются с врагом белорусские братья,
Идёт им на помощь «Багратион»,
И гибнут отважные русские рати,
И слышится раненных воинов стон.
Коварный фашист – опасный и ловкий.
В Катыни расстрелы славянских солдат,
Но скачет уже на коне Рокоссовский,
И тянется с ним партизанский отряд.
И мрачные сербы, как в Видовдан,
Под знаменем Тито уже наступают,
Горит на Балканах Гитлера стан,
И белорусы в Белград уж вступают.
Болгары поднялись на бой,
Фашистское знамя с Софии снимают.
Средь русских прославлен герой,
Алёшей болгары его называют
И песню слагают о нём.
Советская армия в Праге, Варшаве,
Кракове и Будапеште,
Салют раздаётся уже в Братиславе,
И свергнут фашист в Бухаресте.
Кричат Вашингтона сыны: «Лафайет!»,
Сыны Альбиона идут вместе с ними.
В Нормандии дан был обет,
Что будет свободна дочь Галлии.
Вождь коммунизма в Берлин уж вступает,
Свастика сбита огнём,
С жизнью своею ариец кончает,
Отраву принял в отчаянье он.
Под игом России гонимой.
Мы покидали Дылым,
Я, мой отец и мой брат,
Вдали мы увидели дым
И наших убитых ребят.
Отец мой – отважный джигит
К убитым пополз по степи.
Вдруг выстрел! Отец мой убит…
К нам подползают враги.
Вдали пролетел вертолёт.
-Он русский, - мне брат говорит,
Ветер тревожно поёт,
Брат с автоматом лежит.
- Готовь мне патроны! –
Он прошипел.
Выстрел и стоны!
Ветер нам пел.
- Русские скоро к нам подойдут!
Гранату кидай!
- Как пули поют!
- Потрать все патроны и погибай!
Прицелился брат мой
И вскрикнул от боли,
Из раны покапала кровь…
Собрал силу воли
И вопль издал:
-За мусульманство я гибель принял!
ОСКОЛКИ МЕЧТЫ.
Часовня.
Последняя молитва моя,
И я уже в путь устремляюсь,
Но на перроне стоя,
Я в мыслях тебе обращаюсь,
Часовня простая, пустая!
Ты врезалась в память ко мне,
Ты вечно нас в путь провожая
Нас ждёшь в родимой стране.
Пусть станешь великим героем,
Пусть город покинул давно,
Вернись ты к часовне пред боем,
Взгляни на её ты окно.
Песня кошек.
Над городом нашим витает мотив,
Мелодия кошек бродячих:
«Если ты храбр и сердцем ретив,
Вступай в клан свободный - кошачий!
Под куполом неба, в улочках тесных
Мы бродим: свободное племя.
Девиз наш: свободных и честных
Хранит в своей памяти время!
И светит луна, она тоже дика,
Гуляет лишь по ночам,
Вечер чудесен, свобода сладка.
Романтика диким котам!
По старым дорогам вечно бродить
Наш клан никогда не устанет,
Мы вечно свободно будем ходить,
Когда-нибудь время настанет,
И гордые кошки к Югу пойдут
В поисках предков своих.
Предки на Юге давно уже ждут,
Когда же мы вспомним о них.»
Я слушал мотив, и сердцем желал
Войти в клан свободных и честных,
Рассвет наступал, а я всё не спал
И слушал зов кошек чудесных.
Калабрия.
Быть может слышу я впервые,
Быть может, да, а может нет,
Что край такой есть – Калабрия,
Край дивных мифов и легенд.
Счастливый край Италии далёкой,
В мечтах своих он грезит одиноко.
Маслины на холмах его растут,
И мирно овцы здесь пасутся,
И земледельцы хлеб здесь жнут,
И звуки флейты раздаются.
Полкан с Бовою здесь сражался,
И гул мечей в долине раздавался.
Византия.
Как вечная сказка, как вечный мотив,
Как вечная песня, как сборник молитв,
Как вечная вера, как вечный огонь,
Как вечное бремя, как вечная бронь,
Как вечные стоны, как вечная гордость,
Как вечная радость, как времени гость,
Как парус фрегата, как древний святой,
Как преданный рыцарь, как сон золотой!
Навеки, навеки прощай! Византия!
Прости и прощай, о! Святая София!
Но вечно у сердца надежда теплится,
Что Византия освободится,
Что над Софией вновь крест водрузят,
И греческий Рим будет вечен и свят.
Душанбе.
- Зачем ты пьян, дервиш убогий?
Куда направил ты свой путь?
Где дом твой старый, одинокий?
И почему во взоре грусть?
- Огонь души моей погашен,
Вино сгубило волю мне,
Мой дом, где нету разных башен,
Рвов, бойниц, врат и стен.
В роскошных залах нет покоя,
Я удалился гордо в степь,
О! Будь со мной Аллаха воля,
О! Дай попить и дай попеть.
Среди туманов сине-красных,
В долинах гордой Исфагань,
Я сплю под хор пэри прекрасных,
И величавых, словно лань.
Пою под синим небосводом,
Когда рубиновое солнце
Ещё встаёт над горизонтом
И смотрит девице в оконце.
Я пью вино за дев прелестных,
Чьи взоры сладостно томны,
Я пью за сад гурий чудесных,
Мои меха вином полны.
Я пью за слово: «Душанбе»,
Что тайно в душу мне закралось,
Его я слышал в той стране,
Где слово Мазды почиталось.
Как чудно это «Душанбе»,
Как дождь под небом Франкестана,
Шумит, поёт. Ах! «Душанбе!»
Как вздох из недр Назарестана
Давно я стар, а всё шепчу:
«О! Душанбе! Моя печаль!
Быть может как-то навещу
Тебя, о! Голубая даль!»
Три песнопенья.
Три дня я в лесу голубом пробродил,
Три ночи молитвы под кедром читал,
Три песни я новых здесь сочинил,
Три божества я в них почитал.
Первый мой Бог был ясный огонь,
Бог мой второй – свет лучезарный,
Третья богиня – святой водоём,
И с ними праведник был славный.
Боги все были, праведника нет,
Идея пришла мне внезапно:
Стану пророком веры моей,
Вечной, великой и славной.
Три Сфинкса Египта явились ко мне,
Тиарой моё увенчали чело.
Храм я построил огню на скале,
Здесь я почтил своё божество.
В воду я бросил тиару свою,
Свету я меч подарил,
Поверил в бессмертность мою,
Причислился к лику светил.
Три дня и три ночи молитвы читал
И пел их в лесу голубом,
Три дня я три песни святых создавал,
Но третью я сжёг над костром.
А третья гласила: О! Славе забудь,
Гордыня – огромный порок.
Твёрд, как железо, изменчив, как ртуть,
Великий и славный пророк,
Я сжёг эту песню и горд этим был,
Ведь в славе моё назначенье,
И тихо огонь я коварно холил,
Сжигал в нём своё песнопенье.
Мистерия.
Небо – чёрная бездна,
Тропы к дьяволу ведут
Он твой Бог, твоя звезда,
И уста его не лгут.
Его кровь – твоя луна,
Взгляд его – твоя заря,
Его руки, что Земля,
Раны, точно борона.
Сердце хладно, безответно,
Из груди сочится кровь,
Но хранишь ты беззаветно
К трупу хладному любовь.
Он, как лёд красив и мёртв,
Смерть его – твой верный друг,
Он в душе твоей живет,
Он вершит в ней Страшный суд.
Так пел Заратуштра.
Скрылись в тумане холодные храмы,
Могилы разрыты Маздой-Ахурой,
На теле пророка свежие раны,
Кровь же впиталась пустынею хмурой.
Пророк вам покажет новые храмы,
Огонь он добудет с холодной скалы,
Идите же к нам, о! Служители Брамы!
Смотрите! Стервятники, псы и орлы!
Их послал нам Господ, нам во спасенье!
Не пойте им псалмы, они не глупы:
Едят они трупы для Воскресенья
Вашей великой и светлой души.
Поверь в мою горькую грусть.
Поверь в мою горькую грусть,
Ты вспомни тоску моих взоров,
И ветер поёт тебе пусть,
Мороз не жалеет узоров.
Смотри на осколки мечты:
Они все мои и твои!
Быть может страдала и ты,
Но горше страданья мои
Поверь в мою горькую грусть,
Ты вспомни тоскливую песню,
Но мрачной, прошу, о! Не будь!
Весёлою мне ты прелестней.
Я радуюсь новым страданьям,
Слова твои – роза и меч,
Поверь моим горьким стенаньям,
Прекрасно страданья иметь!
Поверь в мою горькую грусть,
Прости мне тяжёлые речи,
Я радуюсь Рая минуть
И встретить в пути Ада печи.
Я люблю твой радостный смех,
Я рыдаю при виде тебя,
Одна ты и ты лучше всех,
Не ненавидь ты меня…
Поверь в мою горькую грусть,
Она не притворна, поверь мне!
И я над тобой не смеюсь,
Я скалюсь от розовых терний.
Но если признаешься ты,
Что тоже по мне ты страдаешь,
Исчезнут осколки мечты,
Погибнет любовь, ведь ты знаешь!
Поверь в мою горькую грусть,
Она так пуста и наивна,
Я знаю, что я не влюблюсь,
Хоть ты так прекрасна и дивна.
Но радостно знать иногда,
Что по кому-то тоскуешь,
Что кто-то отвергнул тебя,
Что чьих-то ты губ не целуешь.
Поверь в мою горькую грусть,
Я ею живу, только ею!
Не любишь меня? Ну, и пусть!
Пленён нелюбовью твоею.
Как счастлив я вечно пылать
Никчёмной любовью к тебе,
Тебя не хочу я желать,
И ты так жестока ко мне!
Русь.
О! Не пой мне песен Сиона!
Молодой израильский пророк.
Нет милее мне песен Дона,
Песен страны, что избрал Бог.
-
О! Не пой мне песен персидских
Седой авестийский волхв!
Нет милее мне песен российских.
Той страны, что избрал Бог.
-
О! Не пой мне Корана суру
Бородатый арабский имам!
Не забыть мне жёстких и мудрых
Молитв, принесённых с Балкан.
-
Забудь навсегда дорогу
На Русь лицемерный латин.
В ту страну, где ещё молятся Богу
Не придёт ни один паладин.
Проснись Россия!
Проснись, страна моя родная!
О! Русь чудесная моя!
Ты встань и выйди из тумана!
Тумана неведения!
Хоть грусть снедает о Сионе
И о неведомых краях,
Останусь здесь! В родном мне доме!
Россия светлая моя!
МОЙ ИЕРУСАЛИМ.
--- «При реках Вавилона,
Там сидели мы и плакали,
Когда вспоминали о Сионе;
На вербах, посреди его,
Повесили мы наши арфы,
Там пленившие нас
Требовали от нас слов песней,
И притеснители наши веселья:
«Пропойте нам
---из песней Сионских».
Как нам петь песнь Господню
---на земле чужой?
Если я забуду тебя, Иерусалим –
Забудь меня десница моя;
Прилипни язык мой
---К гортани моей,
Если не буду помнить тебя,
Если не поставлю Иерусалима
Во главе веселия моего…»
(Псалом 136)
Под Луной мы на кедрах повесили
Наши гитары в России родной.
Мы грустили, стонали, не тешились!
И пропали сон и покой.
Нет прекрасней Российского края,
Что придётся нам покидать.
Не найти нам другого Рая,
Пока не настанет пора умирать.
Но забуду Россию, десница забудь,
Что когда то была ты моей.
Пусть нещадно грызёт меня грусть,
Чтобы я не забыл на чужбине своей
Дорогой и Родной России.
Пусть умру я! Не пропадёт,
Никогда не умрёт Ностальгия.
И никто не споёт весёлую
На чужбине песню свою.
Грянем русскую мы невесёлую
Грустную песню твою!
Русь! И прилипни язык мой к гортани,
Если весело вдруг мне станет
Вдалеке от России родной,
Милой, прекрасной, святой.
Осень.
Уныло, печально и грустно
Смотреть мне на осень порой.
Вокруг всё и хладно, и душно…
Я болен бываю душой.
-
Уж листья устлали дороги,
А сердце застыло в груди.
Мученья, опаски, тревоги!
От них никуда не уйти.
-
И тянет дождливой погодой
Меня взять рюкзак и пойти
Узкой пустынной дорогой
Искать к Сиону пути.
-
Как ноет и плачет сердце,
И хочет порваться во мне!
Найти бы, найти бы мне дверцу
Туда, где печали погибнут в огне!
-
В огне беспечной счастливой души!
В огне благородного сердца,
Наивной, весёлой мечты!
Тогда бы я жил, о! Поверьте!
"Александре Кулясовой"
И ветер северный даже,
Ему хоть любовь и чужда,
Поёт тебе: «Саша! Ах! Саша!
Ну, как же ты далека!»
И ветер южный даже
Поёт и поёт для тебя:
«Саша! Ах! Саша! Ты, Саша!
Ну, как же далека!»
И ветер западный даже
Стонет тебе иногда:
«Саша! Ах! Саша! Ты, Саша!
Ну, как же ты далека!»
И ветер восточный даже,
Сокрушаясь, воет всегда:
«Саша! Ах! Саша! Ты, Саша!
Ну, как же ты далека!»
И сердце стучит моё также,
Стучит не так, как всегда:
«Саша! Ах, Милая Саша!
Ну, как же ты далека!»
Заплакал дождь даже,
Стали тучами облака:
«Саша! Ах, Милая Саша!
Ну, как же ты далека!»
Но солнце мне вдруг сказало:
«Сам виноват, что страдал.»
И мне вдруг показалось,
Что Саша немного близка.
Но речка журчала даже,
Ей свойственна прямота:
«Саша! Та милая Саша!
Она для тебя далека!»
И лес зашумел даже,
Как могучая тюрков орда:
«Саша! Прекрасная Саша!
Ты так для него далека!»
Блекнут все радости даже,
Если милая так далека!
«Саша! Чудесная Саша!
Теперь ты совсем не близка!»
А уезжал я, колёса даже
Автобуса стучали, как никогда:
«Саша! Ах! Саша! Ты – Саша!
Теперь ты так далека!»
И плакать хотелось даже,
Осталась пустая мечта:
«Саша! Русская Саша!
Но может не так далека?»
И кошка мурлыкала даже,
Прекрасна кошачья душа:
«Саша! Но может та Саша!
Не станет к тебе жестока?»
Собака лаяла даже,
Смела собачья душа:
«Саша! Милая Саша!
Быть может не так высока?»
Но я возразил даже,
Ведь Саша теперь мне звезда:
«Саша! Та милая Саша!
Она для меня – высота!»
Волк завыл от грусти даже,
Хоть, и дика волчья душа:
«Саша! Прекрасная Саша!
Но не богиня ж она?»
Но я возражал даже,
Ведь Саша богиня моя:
«Саша! Чудесная Саша!
Она, как с небес, старина!»
И под шелест грустной листвы даже,
Мне рана в сердце вошла:
«Саша, та русская, милая Саша!
Печаль иль любовь не прошла!»
Рыдает душа моя даже,
Боясь остынуть навсегда:
«Саша! Ах! Русская Саша!
Пленяет твоя красота!»
За окном месяц в тумане даже,
Грустно светится в нём тоска:
«Саша! Ты - прекрасная Саша!
Ну, как же ты далека!»
И снова меня в унынье бросает даже,
Может забыт я, как не был забыт никогда?
«Саша! Прекрасная, светлая Саша!
Чиста, как в водоёмах Парнаса вода!»
Быть может не рыцарь я даже,
Но словно схожу я с ума:
«Саша! О! Славная Саша!
Всё прошлое, словно туман!
Для тебя лишь одной я в Землю Святую даже
Ушёл бы, чтоб твоё имя восславить:
«Саша! Ах! Саша! Ты милая, русская Саша!
Та, которую не устану я славить!»
Быть может покину Балканы даже
Я душою ранимой своей:
«Саша! Ах! Моя милая Саша!
Не излечить мою душу теперь!»
Всё прошлое, как сор я откину даже,
Ведь там тебя нету! О! Саша!
«Саша! Ах! Саша! Ты – Саша!
Загадочно мила душа!»
Среди лесов зачарованных даже
Надеюсь услышать твой смех:
«Саша, ах милая Саша! Ты – Саша!
Душа твоя - сказочный лес».
Над истерзанной верою даже,
Я склонился, не смея рыдать:
«Саша! Ах! Милая Саша!
Тебя не хочу забывать!»
Нету силы такой теперь даже,
Чтобы в сердце тоску мне унять:
«Саша! О! Славная Саша!
Как люблю по тебе я страдать!»
Вечерами тоскую я даже,
Я уныл и печален в бою:
«Саша! Ты – милая Саша!
Тебе свою песню пою».
Песня.
Я буду твою песню петь
И в сторону часто смотреть,
Где, может, сейчас ты в саду,
Где, может, глядишь на луну,
И тихий ветер волосы колышет,
А песнь любимая не слышит.
Где речка плещется тихо,
Где нету беды, нету лиха,
Где звёзды молитву поют,
Где душам побитым приют.
